В прошлый раз мы поделились с вами мыслями о том, как год за годом погружались мы, принимающие специалисты «Зеленой дверцы» в понимание «Зеленой дверцы», как центра ранней социализации и говорили о том, как протекает этот процесс в ее пространстве у малыша с родителями.
Мы давно не обращались к текстам самой Франсуазы Дольто и решили, что будет уместно опубликовать небольшой отрывок из ее книги «На стороне ребенка», где она пишет о том, как готовить малыша к следующему необходимому этапу социализации – посещению Детского сада и, как такое пространство, как Зеленый дом помогает и маме, и ребенку сделать этот шаг не травматичным.
ТРЕУГОЛЬНИК… С ЧЕТЫРЬМЯ УГЛАМИ (мать, ее спутник жизни — необязательно отец ребенка, и органы социальной помощи).
Взрослые родители абсолютно необходимы ребенку, будь то биологические родители, или приемные, или и те, и другие. В сущности, для маленького ребенка благотворно все, что может рассеять тревогу, связанную с взаимностью внутри социальной группы; чем больше ребенок замкнут внутри семейного треугольника (внутри отношений отец-мать), тем больше он задыхается, и тем меньше у него шансов стать самим собой.
Надо отпереть для него эту камеру, но принять меры, чтобы из этого плена он тут же не угодил в другой, еще более жестокий. Дело в том, что ребенок — это дитя матери и того мужчины, с которым она его зачала, все равно, замужем она или нет. Прежде чем он начнет ходить в детский сад или ясли, он должен знать, что он — ребенок этой женщины, у которой он пожелал родиться от нее и мужчины, с которым она его зачала. Что эта женщина его пожелала, но что она, кроме того, нуждается в обществе, точно так же, как и он сам, и что его глубинная сущность не изменится оттого, что попечение о нем будет поручено другим людям, которым мать доверит его на время.
Этот срок надо устанавливать постепенно, посредством речи, и развития органов чувств ребенка, позволяющих ему начинать вместе с родителями открывать мир окружающих его людей и вещей. Это позволит ребенку понимать, что в яслях он тот же самый человек, что и вечером дома, с мамой и папой, несмотря на то, что воспринимаемая им действительность меняется.
Об этом ему необходимо подтвердить, когда ребенок впервые знакомится с воспитателем, объяснить, кто такой этот человек: материнские и отцовские слова помогут ему сохранить чувство безопасности. Только отцовский и материнский голос могут «омамить» и «опапить» для него людей, которым доверяют заботу о малыше. Тогда тела этих людей станут символами безопасности, а сами они — временными представителями отца и матери. Благодаря этому ребенок остается самим собой, таким же, как дома, и может сохранить все свои познавательные возможности — ни одна из них не «уснет». Это даст ему силы перенести ожидание встречи после расставания с родителями. Он сохранит свой тонус, не спрячется в свою раковину, как улитка, потому что будет уверен, что мама и папа мысленно никогда его не покидают.
При этом условии он становится существом общественным. Воспитателей яслей удивляет именно эта энергия двухмесячных детей, поступающих к ним из Зеленого дома. А все дело в том, что в Зеленом доме, где всё ребенку объясняют словами, социализация самых маленьких к тому времени уже состоялась. В безопасности, при постоянном присутствии родителей, ребенку здесь рассказывают о том, как он появился, как его вынашивали. Рассказывают о его судьбе.
К примеру, вот маленький мальчик (или девочка) — у него нет законного отца, и мать говорит о нем: «У него нет отца». Мы ей шутливо возражаем: «Как, неужели вы — исключение из закона природы?» А ребенку говорим: «Твоя мама зачала тебя, как всех детей, вместе с мужчиной» — «Да… Но он так мало значил!» — «Не так уж мало — раз появился на свет этот ребенок, который для того, чтобы родиться у вас, выбрал его себе в отцы. Вы же счастливы, что у вас есть ребенок?» — «Конечно! Ведь я его хотела». Тогда мы обращаемся к ребенку: «Вот видишь, тебя хотели, правда ты не знаком со своим отцом, но он у тебя, как у всех людей, — есть. У твоей мамы тоже был отец; значит, у тебя и дедушка есть. А у твоего отца, твоего родителя, который подарил тебя твоей маме, тоже был отец, которого ты не узнаешь, потому что твоя мама не была с ним знакома и не может тебе о нем рассказать. Но он у тебя есть, он в тебе, ты его знаешь, каким-то неведомым всем нам образом».
Дети из Зеленого дома, когда они поступают в ясли, избавлены от синдрома адаптации, то есть, в самые первые дни, они не теряют тонуса, у них не нарушено функционирование органов пищеварения или носоглотки; они так же веселы, как дома и как в Зеленом доме, — там, где с ними находится мать; а главное — они слушают то, что им говорят. Иногда мы получаем весточки от наших «выпускников»; сегодня им по четыре-пять лет, они прекрасно адаптировались к школе; они хорошо переносят болезни, больницы; все испытания они переносят с помощью системы языка, которой им хватает для того, чтобы укрепиться в так называемом исходном нарциссизме.
Я думаю, все это незаметное для нас присутствовало и в жизни первобытного племени, и в деревенском укладе, и в семейной жизни тех времен, когда все собирались в единственной отапливаемой комнате, когда существовали традиции, встречи после разлуки, воскресенья в семейном кругу; и если вопреки болезням, вызванным отсутствием гигиены и ранним употреблением алкоголя, малышам удавалось выжить, то окружающее давало им чувство укорененности, безопасности пребывания в обществе, неотделимом от их семьи.
Нетрудно заметить, что очень часто родители скорее препятствуют развитию своих детей, чем способствуют ему. Их любовь не несет детям свободы — она, как правило, проникнута собственничеством, к ней часто примешивается тревога. Никуда не денешься: на нашей любви всегда паразитирует наше желание поглотить ребенка. В наши дни родители слишком часто оказываются по отношению к маленькому человеку главным образом властителями.
Родителей не надо «ставить на место»; надо поддерживать в них стремление оставаться на том месте, которое они занимали до зачатия ребенка, чтобы их желание было устремлено на их жизнь с другими взрослыми; пускай они просто сохранят за собой место людей, испытывающих желания. Иначе происходит вот что: когда они попадают в ловушку материнства или отцовства, свободные валентности их желания, которые раньше были направлены на жизнь с другими взрослыми, устремляются на потомство и фиксируются на этом ребенке, который для каждого из родителей занимает место другого супруга. И этот другой супруг теряет свою ценность в сравнении с обнаруживающейся притягательной соблазнительной мощью ребенка. Он, ребенок, — или соблазнитель, или — отверженный; его хотят либо проглотить, либо им командовать, дрессировать, неизменно с любовью, проистекающей из нашего нарциссизма, потому что ребенок — наш, плоть от плоти.
Безопасность, обеспеченная родителями, а не добытая с их помощью, не формирует у ребенка такой идентичности, которая порождала бы в нем ответственность за свое тело, идентичности, включающей право на инициативу, которая компенсируется его ответственностью за самого себя, идентичности, подкрепленной опытом самозащиты, поставленной на службу целостности его тела, идентичности, общей со всеми его товарищами-ровесниками с самого раннего возраста.
…Любые действия имеют смысл лишь в сообществе с другими людьми и ради других людей; в сущности, разочарованные родители – это люди, которые не работали ни с другими, ни для других, ни совместно со своей возрастной группой.
«Самое важное у человека не тело; жизнеспособным делает человека психическая коммуникация при соблюдении ценностного равенства с тем, кто обращается к нему и к кому обращается он».
Здоровье семьи и общества, утверждает Ф. Дольто, не возможно без живого общения. «Жить – это, значит, изо дня в день поддерживать связь с другими и что-либо строить».
Ф.Дольто На стороне ребенка СПб., издательство «Петербург—XXI век», 1997. С. 61, 291-331.